Гоголь Николай

Николай Гоголь. Творчество Николая Васильевича Гоголя в XXI в. нуждается в полном и кардинальном переосмыслении. В наше время часто можно встретить слова Габриеля Гарсиа Маркеса о том, что латиноамериканский «магический реализм» вырос из прозы Гоголя. Эти слова были в нобелевской речи, что читал Маркес в Осло 1982 года. Она была названа им «Одиночество Латинской Америки».

Одиночество - вот правильно подмечена на другой стороне земного шара главная черта биографии и творчества Гоголя.

Окруженный друзьями и единомышленниками, которые, как оказалось в жизненном итоге, его меньше всех понимали. Иначе и быть не могло. Гоголь категорически не укладывался в схемы, которые рисовали его современники. Поэтому его на разных этапах творческого развития последовательно придадут острой критике все, кто сначала хвалил. Писатель жил с ощущением своей особенности, своей роли пророка, мессии, призванного спасти родину, освободить народ от «страшной, ошеломляющей тени пустяков, которые опутали нашу жизнь», указать человеку его путь.

Гоголь не оставит после себя школу в общепринятом значении этого слова. Разве же кто-то пишет сегодня «магические» пьесы вроде «Ревизора» с эпиграфом и «немой» сценой, которую сам автор называет чуть ли не важнейшим «шестым» действием? «Немая» сцена длится у Гоголя долго, очень долго (до трех минут!), и она призвана по окончании театрального представления завершить переворот внутреннего мира всех тех людей, которые заполнили зрительный зал. Пьеса - сама лишь пьеса! - должна была, по замыслу автора, в корне изменить зрителя, который пришел ее посмотреть.

Это человеческое и творческое одиночество, эта неистовая вера в свою миссию, это безудержное желание изменить жизнь вокруг вопреки общему разочарованию, этот максимализм духовных запросов и аскетизм личного быта, наконец, эта бесстрашная готовность пожертвовать собой в каждое мгновение - как они могли не зажечь и не захватить Маркеса и писателей его континента?

Он придумал в XIX веке драматургию, формами которой мы стали овладевать лишь в веке XX. Он ломал перегородки между сценой и залом, между залом и театром, между театром и жизнью. Герои его пьесы из сцены непосредственно и неоднократно обращались к зрителю. Эпиграф открытым текстом объявлял сцену зеркалом, в котором каждый зритель может видеть самого себя. Увидев и услышав себя, зритель должен был, по замыслу Гоголя, испугаться и ужаснуться. Ужаснуться своей схожести с героями пьесы, испугаться той меры потери человеческого подобия, которую ему наглядно продемонстрировал театр. Бесспорно, именно этот круг рассуждений побуждал Гоголя сделать выписку из св. Григория, епископа Нисского: «Те, которые хотят очистить и выбелить лицо свое, обычно смотрят в зеркало. Христианин! твое зеркало суть Господние заповеди; если положишь их перед собой и будешь смотреть в них пристально, то они откроют тебе все пятна, всю черноту, все уродство души твоей».

Для Гоголя его пьеса - это проповедь, это многоголосый монолог автора, обращенный к каждому из тех, кто сидит в зале. Гоголь создавал стереотип писателя, который пробует себя во всем - в литературе (от поэзии до всех жанров прозы, драматургии и публицистики), в журнальной критике, в гимназическом и университетском преподавании, географии, истории, фольклоризме, этнографии, охотоведении, живописи, гастрономии, домоводстве, портняжном ремесле, религиезнавстве и тому подобное. Сегодня это уже для нас даже привычно, но тогда выглядело странным и вызывало обвинение в легкомысленности и хлестаковщине. Иначе и быть не могло. А ему просто нужно было испытать самому, пропустить через себя, через личный опыт все отрасли современной жизни.

Это был странный писатель. Странный во всем. Например, он лечил свои физические болезни не медицинскими препаратами, а путешествиями, объехав за недолгую жизнь в конном экипаже чуть ли не половину известного в то время культурному человеку мира. Он уже тогда испытал все искушения литературного творчества, которые станут популярными за 50-100-150 лет. Он автор произведений в стиле «прозы ужасов» (тот же «Вий» и другие). Он творец крутых, как говорит современная молодежь, эротичных фантазий (например, «Рим»). Он испытает себя «физиологичной» (в смысле физиологии человеческого организма, а не литературной школы) повестью, которая описывает, как выглядит человек, из которого сняли кожу («Кровавый бандурист»). Задолго до Сальвадора Дали он заполнит свой художественный мир фрагментами человеческих тел, которые самостоятельно живут (и это не только повесть «Нос»). А уже мистических, демонологичных и всяческих таинственных сюжетов в его творчестве уж слишком много. И при этом он рад и уверен в будущем своего современника. Это всем заметно в его «Вечерах...», но это же переполняет его «Миргород», «Петербуржские повести» и «Мертвые души», хотя мы настойчиво доказываем обратное.

И повесть «Тарас Бульба», конечно же, не исторический роман, а поэма, в прозе. Каждый герой в ней - символ какой-то идеи, которая часто существует достаточно автономно. Идеи Тараса, Остапа и Андрея - соседствуют, но не поглощают друг друга. Это очевидно всем относительно Андрея, но это так и относительно Остапа, который многим может показаться весьма противоречивым. А между тем Остап - вовсе не слепок с Бульбы. И в первой, и во второй редакции повести смерть Андрея он воспринимает иначе, чем Тарас. Вокруг героев ни на мгновение не прерывает свой хоровод окружающий мир, который путает их планы и разрушает замыслы и идеалы. Тарас может сколько угодно декларировать на словах свое негативное отношение к евреям, но его будет целый месяц выхаживать после трагической битвы под Дубно «знающая жидовка», а в Варшаву на встречу с сыном повезет «жид» Янкель.

Андрей - сын своего отца. Как тот не мог отказать Янкелю во время погрома и спас его, так и сын Бульбы не мог отказать панне и отправился спасать от голода. Андрей символизирует право человека на преодоление запрещений «корпоративной» среды. «Мертвые души» - не роман. Это тоже, конечно же, поэма. Это светлое и радостное произведение о грядущем и быстром возрождении всех этих героев, созданных совсем для другой жизни. Это не помещики, не чиновники, не дворяне. Это люди (включительно с разночинцами и крестьянами), которые просто живут сегодня, которые запутались в закоулках ошибок и лжи. Это все мы, каждый из нас. Никому не хорошо от того, что мы такие. Прежде всего нам самим. Так давайте это изменим, подсказывает нам автор. Я знаю, как это сделать. Но я могу это сделать лишь вместе с вами. Помогите же мне! Гоголь грустно предсказывал грядущие массовые убийства и пытки, которые будут осуществляться якобы во имя самых величественных идеалов гуманизма. Он предусматривал тотальный контроль над человеком, который ожидал нас в XX веке, со стороны безжалостных деспотов, которые опираются на полное согласие миллионов своих подданных.

Гоголь констатирует глубокий кризис, который переживает христианское общество. Он скажет об этом открыто и резко: «Выгнали на улицу Христа, в лазареты и больницы, вместо того, чтобы призывать Его к себе в дом, под родную крышу свою, и думают, что они христиане!».

Писатель себя первого не считает праведником, свободным от этого греха. 12 января 1848 года он признается в письме о. Матвею: «...веры у меня нет». И сразу же напишет: «Хочу верить». Именно через безверие, которое сразу же впускает в человеческое сердце страх, проигрывает свою битву с нечистой силой Фома Брут в повести «Вий». И проигрывает он ее не где-нибудь, а просто в стенах церкви.

Гоголь ищет новый смысл церковной службы. Он пишет целый труд «Размышления о Божественной литургии», изучает и конспектирует, как мы уже отмечали, труды святых отцов и учителей Церкви. Он осуществит паломничество к святым местам в Иерусалим, много лет напряженно будет размышлять о сущности веры. Сын Украины, писатель, на примере драматичной истории своей родины знает, какие сложные и трагические вопросы существования Церкви. И при этом Украина не мыслит своего существования вне Бога. Украинская природа Гоголя отразилась во всем - в «Вечерах», в «Тарасе Бульбе», в его украинских повестях. Да, в «Старосветских помещиках» автором осуждаются «низкие малороссияне»: они «дерут последнюю копейку со своих же земляков», «наживают, наконец, капитал и торжественно добавляют к фамилии своей, что заканчивается на «о», окончание «въ». В конце концов, его украинская природа в самой повествовательной стихии любого из его произведений. Она вся пропитана и настояна на украинском языке! Теоретической разработкой проблемы взаимоотношений России и Украины является незавершенная повесть «Рим», в которой этот вопрос осмыслен через ментальное сопоставление Парижа и Рима. Как герой повести в своих соотечественниках-итальянцах, так и Гоголь, в народе Украины «видел» «материал еще неначатый», «стихии народа сильного, для которого якобы готовилось какое-то поприще впереди». Думаем, что гоголевскую правоту с целого множества вопросов мы сегодня, за 150 лет, можем наблюдать собственными глазами.

(Автор – Владимир Казарин)